Публиковалось значительное количество исследований, посвященных проблеме взаимоотношения крестьянства и Советской власти в годы Гражданской войны. Утверждалось, что Тамбовская губерния – условная модель отношений между государством и крестьянством (так, Продармия действовала в 20 хлебных губерниях, но на Тамбовщине находилась пятая ее часть). Что смогли сделать тамбовские крестьяне на освобожденной от власти коммунистов земле? Ничего нового: те же Советы, чрезвычайные органы, те же мобилизации и продразверстки, – по-другому не умели и придумать не могли. Тем не менее, крестьянское движение – фактор, заставивший ввести нэп93. В. В. Самошкин на документальной основе опубликовал труды, посвященные истории антоновского восстания и личности А. С. Антонова94. Т. В. Осипова считает, что крестьянское восстание в Тамбовской губернии, во главе которого стоял А. С. Антонов, не является «белым пятном» в истории Гражданской войны. По ее мнению, восстание является синонимом крестьянской революции против политики военного коммунизма и образцом применения повстанческо-партизанской тактики. Но в литературе раскрыты лишь методы борьбы государства, его карательных органов с восстанием. Остаются неосвещенными идеология движения, его организация. Многое в его истории нуждается в уточнении. Прежде всего о начале движения: автор считает обоснованным отнести начало движения к осени 1919 г. Крестьянство, по мнению Т. В. Осиповой, заплатило дорогую цену. Его усмирила не столько армия, сколько изменения системы отношений государства с деревней. Крестьянская война, ставшая органической частью Гражданской войны, по существу, была продолжением крестьянской революции, имевшей и антикапиталистическую, и антисоциалистическую направленность. Она поставила диктатуру пролетариата на грань катастрофы. И только это заставило Советскую власть отказаться от социальных экспериментов в деревне, смягчить командные и карательные методы руководства крестьянством. Победа крестьянства на внутреннем фронте Гражданской войны возвращала его к традициям дореволюционной патриархально-общинной жизни, далекой от социалистических идеалов95.
На основе анализа программных документов и лозунгов повстанцев в литературе 1990-х гг. утвердилось положение о том, что у них отсутствовало единство взглядов по вопросам общественного и политического устройства России. Лозунг «За советы без коммунистов» отражал политические устремления подавляющей части восставших крестьян, связывающих свои надежды на лучшую жизнь с Советами, но без диктата со стороны коммунистических организаций. Исследователи обратились к изучению биографий людей, оказавшихся во время восстаний по разные стороны линии «внутреннего фронта» в гражданском противоборстве. В этой связи необходимо специальное исследование форм и методов борьбы коммунистических властей с повстанческим движением.
Далеко не все положения, выдвинутые исследователями в постсоветский период, нашли подтверждение. Так, оказались поспешными попытки придать крестьянскому движению, имевшему локальный характер, едва ли не всероссийский характер. Никакого отношения к подлинным событиям это не имело. То же замечание относится к стремлению представить крестьянское протестное движение в качестве нового витка крупномасштабной гражданской войны. Сомнения вызывают утверждения о потенциальной военной опасности каждого отдельного крестьянского восстания для коммунистического режима в масштабах всей России. Общий теоретический уровень осмысления рассмотренных вопросов оказался в целом невысоким.
В начале 2000-х гг. в литературе появились новые оценочные характеристики крестьянского движения, новые трактовки по вопросу о характере и значении восстаний. В частности, утверждалось, что крестьянские выступления (антоновщина, Кронштадтское восстание и др.), не только заставили отказаться от политики военного коммунизма, но и отложить планы революционного освободительного похода в Европу, тесно связанные между собой96. В первое десятилетие ХХI в. проблема крестьянского протеста против политики Советского государства в первые послереволюционные годы получила развитие в исследованиях отечественных историков97. До сих пор преобладают исследования по истории крестьянства периода Гражданской войны в региональном аспекте. Наряду с антоновщиной освещаются самые известные из крестьянских движений – махновщина, Западно-Сибирское восстание. При этом у части исследователей сохраняется тенденция к героизированной интерпретации крестьянских восстаний и повстанческих движений. Многие исследователи выделяют в процессе российской революции крестьянскую или общинную революцию98 и отказываются от прежнего деления всего крестьянства на кулаков, середняков и бедняков. При этом крестьянство представляется как единая социальная группа, объединенная в общины, в которой экономические противоречия не играли такой важной роли, как считалось в советской историографии. Кронштадтское восстание стало рассматриваться исследователями не просто в ряду других народных восстаний, как прежде, – изучается социальный состав повстанцев, большинство которых были выходцы из деревни, выражение требований крестьянства в политических документах восставших кронштадтцев, взаимоотношения Кронштадта и махновщины, отношения восставших с эсерами и другими партийными центрами99.
Нельзя не согласиться мнением известного сибирского исследователя В. И. Шишкина, что изучение Западно-Сибирского восстания, как и в советский период, отстает от исследования других методологически тождественных им протестных явлений российского крестьянства. По оценке Шишкина, если изучение антоновщины, махновщины, Кронштадского восстания увенчалось достижением качественно нового состояния историографии как на фактографическом, так и на концептуальном уровнях, то в изучении Западно-Сибирского восстания такого прорыва в 1990-е гг. не произошло. Заложен лишь фундамент подлинно научной концепции истории Западно-Сибирского восстания100.
В постсоветский период по тематике махновщины издано множество книг, в которых пересмотрены многочисленные одиозные стереотипы и мифы советской историографии в отношении данного явления. Исследователи отказались от оценок махновщины как кулацкого, контрреволюционного и антисоветского движения101. Однако лейтмотивом ряда новых изданий стала другая крайность, связанная с героизацией самого Махно и махновщины, формированием упрощенного образа крестьянского вождя.
Постсоветская историография, особенно в начале 1990-х гг., оказалась серьезно поражена вирусом антикоммунизма. В литературе встречается откровенное мифотворчество. Так, в публикациях сибирских исследователей И. В. Курышева и И. Ф. Плотникова ярко выражена обвинительная установка в отношении коммунистов и, одновременно, стремление героизировать крестьян-повстанцев. Еще один сибирский исследователь К. Я. Лагунов не скрывал своих исходных антикоммунистических методологических позиций: симпатии по отношению к крестьянам-мятежникам и антипатии по отношению в коммунистическому режиму102.
В качестве еще более показательного примера можно привести книгу тамбовского автора Б. В. Сенникова, вышедшую в издательстве «Посев»103. Многие положения данного издания тенденциозны. Например, утверждается, что в антоновщине А. С. Антонов не был руководителем восстания, а данный миф был придуман лично В. И. Лениным. Автор заявляет, что историография восстания на Тамбовщине в реальности запутала процесс воссоздания подлинной истории этого восстания и самой крестьянской войны из-за идеологизированности, вследствие чего все происходившее и по сей день остается белым пятном в истории России. Декларируя обладание чудом сохранившихся уникальных документов, подлежавших сожжению, автор критикует составителей известного сборника документов (по его терминологии – «советских фальшивомонетчиков от истории) «Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919—1921 годах. «Антоновщина»: Документы и материалы. Тамбов, 1994» за наличие, по его словам, всевозможных фальшивок, сфабрикованных в различные годы Советской власти. Сенников призывает к написанию подлинной российской истории – такой, какой она была в действительности – для этого требуется очистить ее от всевозможных наслоений и идеологических наносов. Конечно, с данным тезисом нельзя не согласиться. Однако в понимании автора последнее означает показать «геноцид, проведенный коммунистами в то время на Тамбовщине». Книга имеет обратную идеологическую заданность, проявляющуюся, в частности, в нескрываемой симпатии к белому движению (и даже его героизации): утверждается, что заслуга в организации крестьянской войны принадлежит белым офицерам104. Тем самым вновь возрождается мифологизированный тезис из советской историографии.
